перед отъездом
неразбериха

бумаги вещи
вверх дном

А за закрытыми глазами - Прага.
Не та, которой нет наяву, с запретным садом в петле рельсов, с воздетыми к липкому небу окраинами, чьи дома неотличимы от склепов, а кладбища - от внутренних двориков... с широким каналом в корке каменных улиц, густо засаженным памятниками и цветами по выпуклому островному шраму.
Не та, которая есть в действительности, по ту сторону неба, где ноздреватый песчаник под цепью навеки сохранит мое прикосновение, ибо он неподвижен, а я - позабуду за несколько лет, потому что никто живой не способен замедлить течение собственной плоти.
Нет, Artemisia d'Austria видит иное: будто бы знакомая с детства улица вот-вот приведет на знаковую площадь, река за излучиной непременно вскипит под жгутом-другим мостов, лесистые холмы выпустят стрелку готической башни. Опасное это заблуждение, прямиком из шкатулки Лемаршана. Сейчас полынок может вернуться - за книгой, призванной подкрасить водянистую зиму, или чтобы склонить одну из сезонных дев, как годом раньше - Адель Блох-Бауэр, к совместным чаепитиям, но сумеет ли он проделать это еще хоть однажды?

С каждым годом все выше риск умереть не в той соломе, которую себе стелешь.

И все-таки пока мне под силу вернуться.
А значит, Artemisia d'Austria вновь двинется проторенной дорогой:

с комфортом устроится
на подушках
экспресса
укроет
озябшие колени
пледом
и придет к выводу
что жизнь продолжается